Экспоненциальный рост государственного и национального долга США, а также пирамиды долларовых деривативов свидетельствует о приближении саморазрушения глобальной финансовой пирамиды. В Вашингтоне стремятся максимально отодвинуть этот момент и перескочить на новую длинную волну роста до его наступления. Для этого бремя обслуживания американских обязательств перекладывается на другие страны и предпринимаются попытки вовсе их списать. Чтобы удержать контроль над нефтедолларами, США развязали войны на Среднем и Ближнем Востоке, повергнув своих недавних партнеров в состояние хаоса и беспомощности. Для контроля над наркодолларами они оккупировали Афганистан. Но главная цель этой расширяющейся агрессии — Европа. По геополитической традиции американская олигархия делает ставку на развязывание войны европейских стран против России в надежде на то, что она снова окажется главным победителем в этой войне, как это уже дважды случалось в течение ХХ века. Именно для этих целей американские спецслужбы совершили госпереворот на Украине, установив в Киеве антироссийский нацистский режим.
Натравливая при помощи нацистских провокаторов, узурпировавших власть на Украине, Евросоюз на Россию, США пытаются ослабить обе стороны для установления над ними своего контроля. В ЕС — посредством навязывания зоны свободной торговли на выгодных для американского капитала условиях. В РФ — посредством дестабилизации внутренней политической ситуации и организации государственного переворота с последующим расчленением страны. Это открывает перед США перспективы контроля не только над природными богатствами России, но и над Средней Азией. Подчинив своим интересам большую часть евразийского материка, США усилят свои возможности и ослабят возможности Китая. Таким образом, американские геополитики рассчитывают удержать глобальное лидерство. Удар по России в этом замысле играет ключевую роль. А использование для этого Украины делает позицию американцев беспроигрышной — операцию проводят чужими руками, а весь ущерб достается Русскому миру, который уничтожается изнутри.
Положение России сегодня несравнимо хуже, чем было в периоды двух предыдущих структурных кризисов. В начале прошлого века Российская империя развивалась опережающим образом, притягивая капиталы и умы из развитых стран в передовые отрасли экономики. Большевикам досталась самая богатая в мире страна, которая, несмотря на чудовищные потери, смогла провести индустриализацию на базе нового для того времени технологического уклада. СССР объективно стал второй экономикой мира по экономическому, человеческому и научно-техническому потенциалу. Ельцинскому режиму досталась в управление его большая часть. Однако возможности его развития за счет включения предпринимательской инициативы миллионов граждан, как это было сделано в Китае, использованы не были. Сформировавшаяся на основе приватизации госсобственности олигархия этот потенциал, в основном, промотала и перевела под иностранную юрисдикцию. Реформы были проведены по рецептам международных финансовых организаций, подконтрольных Вашингтону. Созданная в соответствии с их “рекомендациями”, а фактически — ультимативными требованиями, система регулирования российской экономики была встроена в систему “вашингтонского консенсуса”, следствием чего стала деградация нашей страны с превращением её в сырьевую периферию ядра этой системы.
Однако сегодня вся совокупность фактов и трендов свидетельствует о том, что лидером нового глобального технологического уклада (ГТУ) становятся не США, а страны Азии во главе с КНР. Из этого следует необоснованность претензий рыночных фундаменталистов на “тайное знание” лучших способов управления экономикой, а также нелепость утверждений о “конце истории” в смысле окончательного утверждения американоцентричной модели глобальной либерализации. На самом деле она достигла пределов своего развития и вошла в фазу саморазрушения под воздействием внутренних диспропорций. Поэтому ее следует считать отживающей и устаревшей по отношению к производственным отношениям, формирующимся в Китае и других странах ядра нового ГТУ.
Конечно, использование государством рыночных механизмов для достижения запланированных показателей не вписывается в концепции “рыночных фундаменталистов”, продолжающих доминировать в мировой и российской экономической науке. Так же, как и крупномасштабные кредиты, финансируемые за счет денежной эмиссии и осваиваемые частным бизнесом в установленных государством приоритетных направлениях развития. Или государственное регулирование цен на основные товары, образующие издержки, в целях создания благоприятных условий для частного предпринимательства. Я уже не говорю о валютном регулировании и контроле, который не мешает транснациональным корпорациям осуществлять огромные инвестиции в ведущие азиатские экономики.
Все эти механизмы частно-государственного партнерства, характерные не только для социалистического Китая, но и для вполне капиталистических Японии, Южной Кореи, Индии, стран Ближнего и Среднего Востока отвергаются рыночными фундаменталистами как устаревшие и бесперспективные. Они не утруждаются доказательством этого суждения, ссылаясь на то, что аналогичные механизмы, действовавшие не столь давно в Западной Европе и многих развивающихся странах, были свернуты. В их представлении американская модель капитализма является наиболее совершенной, и требуется лишь некоторое время для ее распространения на весь мир. Эти не задумываются над воспроизводством очевидного неравенства между странами ядра и периферией американского цикла накопления, в которой увязло постсоветское пространство. Так же, как и о физической невозможности распространения американского типа массового потребления на весь мир в силу объективной ограниченности ресурсов.
Для рыночных фундаменталистов табуирован и советский опыт управления экономическим развитием, несмотря на очевидные успехи социалистического строительства, позволившие СССР не только одержать победу во Второй мировой войне, но и создать так называемый “второй мир”, охвативший треть планеты. Многие элементы этого опыта были восприняты и сохранены Китаем, Вьетнамом, Индией и легли в основу институциональной структуры азиатского цикла накопления. СССР был первопроходцем в создании культуры государственного управления экономическим развитием, а отнюдь не тупиковой ветвью экономической цивилизации, как это утверждают рыночные фундаменталисты.
Опыт социалистического строительства изучался и использовался и в странах ядра американского цикла накопления, особенно в части создания государственных институтов прогнозирования и индикативного планирования, социальной защиты и управления научно-техническим прогрессом (НТП). Вместе с тем, достигшая после распада СССР глобальной гегемонии американская олигархия больше не нуждалась в государственной поддержке. Были свернуты не только механизмы индикативного планирования, государственного контроля над ценами и трансграничным перемещением капитала. Сократились также многие перспективные исследования, социальные программы, международные инвестиционные проекты. Институциональная система американского цикла накопления достигла зрелых и окончательных форм. Она перешла к фазе глобальной экспансии и перестала качественно развиваться. Апологеты рыночного фундаментализма поверили в то, что наступил провозглашенный Ф.Фукуямой “конец истории”, и для господства крупного транснационального долларового капитала не осталось никаких препятствий.
Они ошиблись, так как не были знакомы ни с теорией “длинных волн” в экономике, ни с концепцией вековых циклов накопления капитала, а также игнорировали многочисленные межстрановые сопоставления, которые фиксировали чудовищные провалы политики МВФ в развивающихся странах. Это их мало волновало, как мало волновали западную общественность факты сверхэксплуатации труда и разрушения окружающей среды транснациональными корпорациями в государствах “третьего мира”. Грандиозные успехи Китая, Индии, Бразилии, Малайзии, Вьетнама, Сингапура, ОАЭ и других стран, которые предпочли самостоятельную политику развития с опорой на указанные выше механизмы и отказались от “вашингтонского консенсуса”, должны были озадачить поклонников американского “конца истории”. Но в упоении своей “победой над советским коммунизмом” они не заметили, как в противовес “вашингтонскому консенсусу” сформировался “пекинский консенсус” в качестве образца эффективной системы управления развитием экономики под руководством самой большой в мире коммунистической партии.
Сегодня американские геополитики поняли, что прозевали появление нового центра глобального развития и начали действовать в привычной для себя манере “кнута и пряника”. Хотя логика вековых циклов накопления и длинных волн экономического развития не оставляет США шансов на удержание глобального лидерства, в стремлении его сохранить они вполне способны развернуть мировую войну за контроль над периферией. Китайское руководство они пытаются подкупить посылами сооружения “Химерики” — симбиоза двух стран через торговлю и кооперацию в формате стратегического партнерства. В отношении лидеров уязвимых стран предлагается меню из двух блюд: полное подчинение или свержение. Для российского руководства выбора нет, вопрос стоит “кто кого?”.
В решении этого вопроса ключевую роль играет эффективность системы государственного управления. Если она останется в институциональном формате американского цикла накопления, то Россию ждет поражение в войне с США, которые контролируют основные воспроизводственные контуры российской экономики посредством манипулирования финансовым сектором. Нельзя отбить нападение, оставляя у противника ключи от собственных ворот и поручая его офицерам управление своим хозяйством. Поражение, скорее всего, повлечет распад страны на враждующие друг с другом национально-территориальные образования под контролем американской администрации. Пример такого решения демонстрирует сегодняшняя Украина, где американцы отрабатывают приемы запуска междоусобной войны в Русском мире.
Чтобы не допустить подобного развития событий, необходимо, прежде всего, понять, что созданная в России система госуправления неадекватна ни вызовам времени, ни задачам обеспечения безопасности страны, ни национальным интересам. Она, во-первых, автоматически ставит экономику страны в зависимое положение от транснационального капитала. Во-вторых, она лишает ее внутренних источников финансирования развития. В-третьих, она делает ее сырьевым придатком передовых стран, блокируя возможности индустриализации и инновационного развития. Наконец, в-четвертых, она просто архаична и неконкурентоспособна по отношению к формирующейся в Азии новой системе производственных отношений.
Китайское экономическое чудо впечатляет. За три десятилетия реформ, инициированных Дэн Сяопином, КНР из глубокой периферии мировой экономики неожиданно для всех шагнула в число лидеров, выйдя в 2014 г. на первое место в мире по физическому объему ВВП и экспорту высокотехнологичной продукции. За последние три десятилетия объем ВВП вырос в Китае в 30 раз (c 300 млрд. долл. до 9 трлн. долл. по текущему курсу юаня к доллару), промышленного производства — в 40-50 раз, валютные резервы — в несколько сотен раз (с нескольких десятков млрд. долл. до 4 трлн. долл.). По уровню экономического развития, измеряемого показателем ВВП на душу населения, Китай поднялся с места в конце списка беднейших стран до места в первой тридцатке стран (среднего достатка).
Китайское экономическое чудо несовместимо с концепциями рыночных фундаменталистов — несовместимо настолько, что они даже пытаются объявить Китай всего лишь “производственным цехом” глобальной экономики. Вместо обрушения системы государственного регулирования экономики, предпринятого в России в форме “шоковой терапии” в надежде на автоматическое включение механизма рыночной самоорганизации, китайские руководители сделали все наоборот. Постепенно создавая условия для частного предпринимательства, они осторожно адаптировали систему государственного регулирования к механизмам рыночной самоорганизации. Пока наши реформаторы ломали народнохозяйственный комплекс, оправдывая свой авантюризм тем, что “нельзя быть немножко беременной”, китайские реформаторы постепенно строили мост между социализмом и капитализмом, преодолевая пропасть даже не за “два прыжка”, а за тысячу шагов.
Китайский подход к построению рыночной экономики кардинально отличается от постсоветского своим прагматизмом и творческим отношением к реформам. В его основе лежат не догматические шаблоны, исходящие из идеологических и оторванных от реальности представлений о социально-экономических процессах, а практика управления реальным хозяйством. Подобно инженерам, конструирующим новую машину, китайские руководители последовательно отрабатывают новые производственные отношения через решение конкретных задач, проведение экспериментов, отбор лучших решений. Терпеливо, шаг за шагом они строят свой “рыночный социализм”, постоянно совершенствуя систему государственного управления на основе отбора только тех институтов, которые работают на развитие экономики и повышение общественного благосостояния. Сохраняя “завоевания социализма”, китайские коммунисты встраивают в систему государственного управления регуляторы рыночных отношений, дополняют государственные формы собственности частными и коллективными таким образом, чтобы добиваться повышения эффективности экономики в общенародных интересах.
Апологеты рыночного фундаментализма стараются не замечать ключевых элементов китайского подхода к реформам. Вместо того, чтобы взять китайский опыт на вооружение, они придумывают “объективные объяснения” быстрого роста китайской экономики то иностранными инвестициями, то имитацией западных технологий, то перетоком дешевых трудовых ресурсов из отсталого сельского хозяйства в городскую промышленность. Китайские реформы иногда сравнивают с НЭПом, для которого тоже было характерно сочетание социалистических и капиталистических элементов, а также высокие темпы роста.
Все эти “объективные” объяснения высоких темпов роста китайской экономики ее изначальной отсталостью отчасти справедливы. Отчасти — потому что игнорируют главное: творческий подход китайского руководства к выстраиванию новой системы производственных отношений, которая по мере выхода китайской экономики на первое место в мире становится все более самодостаточной и привлекательной. На наших глазах формируется новая, более эффективная по сравнению с предыдущими, социально-экономическая система, центр мирового развития перемещается в Юго-Восточную Азию, что позволяет ряду исследователей говорить о начале азиатского векового цикла накопления капитала (см. Дж. Арриги “Долгий двадцатый век”, 1994; работы А.Айвазова). Вслед за последовательно сменявшими друг друга в течение последних 500 лет генуэзско-испанским, голландским, английским и американским вековыми циклами накопления капитала формирующийся азиатский цикл создает свою систему институтов, удерживающих прежние материально-технические достижения и создающих новые возможности для развития производительных сил общества.
Сами китайцы называют свою формацию социалистической, развивая при этом частное предпринимательство и выращивая капиталистические корпорации. При этом коммунистическое руководство Китая продолжает строительство социализма, избегая идеологических клише. Они предпочитают формулировать задачи в терминах народного благосостояния, ставя цели преодоления бедности и создания общества средней зажиточности, а в последующем — выхода на передовой в мире уровень жизни. При этом они стараются избежать чрезмерного социального неравенства, сохраняя трудовую основу распределения национального дохода и ориентируя институты регулирования экономики на производительную деятельность и долгосрочные инвестиции в развитие производительных сил. В этом общая особенность стран, формирующих ядро азиатского цикла накопления капитала.
Вне зависимости от доминирующей формы собственности: государственной, как в Китае или во Вьетнаме, или частной, как в Японии или Корее, — для азиатского векового цикла накопления характерно сочетание институтов государственного планирования и рыночной самоорганизации, государственного контроля над основными параметрами воспроизводства экономики и свободного предпринимательства, идеологии общего блага и частной инициативы. При этом формы политического устройства могут принципиально отличаться: от самой большой в мире индийской демократии до крупнейшей в мире коммунистической партии КНР. Неизменным остается приоритет общенародных интересов над частными, который выражается в жестких механизмах личной ответственности граждан за добросовестное поведение, четкое исполнение своих обязанностей, соблюдение законов, служение общенациональным целям. Причем формы общественного контроля могут тоже принципиально отличаться: от харакири руководителей обанкротившихся банков в Японии до исключительной меры наказания проворовавшихся чиновников в Китае. Система управления социально-экономическим развитием строится на механизмах личной ответственности за повышение благополучия общества.
Примат общественных интересов над частными выражается в характерной для азиатского цикла накопления институциональной структуре регулирования экономики. Прежде всего — в государственном контроле за основными параметрами воспроизводства капитала посредством механизмов планирования, кредитования, субсидирования, ценообразования и регулирования базовых условий предпринимательской деятельности. Государство при этом не столько приказывает, сколько выполняет роль модератора, формируя механизмы социального партнерства и взаимодействия между основными социальными группами. Чиновники не пытаются руководить предпринимателями, а организуют совместную работу делового, научного, инженерного сообществ для формирования общих целей развития и выработки методов их достижения. На это настраиваются и механизмы государственного регулирования экономики.
Государство обеспечивает предоставление долгосрочного и дешевого кредита, а бизнесмены гарантируют его целевое использование в конкретных инвестиционных проектах для развития производства. Государство обеспечивает доступ к инфраструктуре и услугам естественных монополий по низким ценам, а предприятия отвечают за производство конкурентоспособной продукции. В целях повышения её качества государство организует и финансирует проведение необходимых НИОКР, образование и подготовку кадров, а предприниматели реализуют инновации и осуществляют инвестиции в новые технологии. Частно-государственное партнерство подчинено общественным интересам развития экономики, повышения народного благосостояния, улучшения качества жизни. Соответственно, меняется и идеология международного сотрудничества — парадигма либеральной глобализации в интересах частного капитала ведущих стран мира сменяется парадигмой устойчивого развития в интересах всего человечества.
Китайское руководство скромно продолжает называть свою страну развивающейся. Это так, если судить по темпам роста. Но по своему экономическому потенциалу КНР уже встала на уровень ведущих стран мира. А по структуре производственных отношений она становится образцом для многих развивающихся стран, стремящихся повторить китайское экономическое чудо и сближающихся с ядром азиатского цикла накопления. Китай составляет основу этого нового центра мировой экономики. России, а также другим постсоветским государствам пора исходить из этих реалий и рассматривать сложившиеся в Китае производственные и общественно-политические отношения не как переходную “недо-Америку”, а как характерные для самой передовой в этом столетии социально-экономической системы. Изучать и перенимать китайский опыт развития — как не столь давно Китай использовал советский опыт строительства социализма.
Сергей Глазьев