Прочёл недавно автобиографическую повесть «С неба – в бой», в которой начальник парашютно-десантной службы Западного фронта майор (тогда – капитан) Старчак рассказывает о первом годе войны, заканчивая повествование на контрнаступлении под Москвой.
Иван Георгиевич Старчак – пионер парашютных десантов, мастер парашютного спорта, первым в СССР выполнивший 1000 прыжков (аккурат перед войной, 21 июня) и повредивший при этом ногу. Из-за этого в начале войны оказался в Минском госпитале, откуда пробирался к своим, с недолеченной ногой вступил в строй, чтобы в октябре 1941 года навсегда вписать себя в историю.
5 октября 1941 года, после прорыва немцами нашего фронта путь на Москву им казался открытым – по Варшавскому шоссе в сторону Юхнова полным ходом двигалась моторизованная колонна в составе 200 танков и 20 тысяч пехоты на автомашинах. До Москвы им оставалось 200 км. На их пути находились только курсанты двух военных училищ Подольска, в 70 км от Москвы (около 3,5 тыс. человек) и отряд десантников капитана Старчака, 430 человек. В интернете часто рассказывается, что они были сброшены десантом для организации обороны под Юхновом, но это не так. 4 октября, после появления немецкой разведки на Юхновских аэродромах (она была уничтожена) самолёты поднялись и ушли в тыл, оставив десантников в неведении относительно происходящего. И тогда Старчак на свой страх и риск самостоятельно принял решение остаться со своим отрядом и задержать немцев любой ценой. Что они могли противопоставить немецким танкам? Мины, гранаты, умение десанта воевать в отрыве от основных сил и высочайший боевой дух. 5 октября отряд Старчака в составе 430 десантников занял оборону на реке Угре, на 205-м километре Варшавского шоссе (этот момент запечатлён на фото, Старчак слева, с единственной в отряде картой). Из 430 человек только 80 были опытными парашютистами, ещё 200 – из фронтовых авиачастей и 150 – недавно прибывшее пополнение комсомольцев. Ни орудий, ни пулемётов, ни танков…
Десантники по максимуму использовали свой опыт, не просто заняв оборону по реке, а минируя или взрывая дорожное полотно и мосты на пути следования немцев, устраивая засады, скрытно перемещаясь и контратакуя. Например, одна из групп совершила нападение на захваченный немцами аэродром, два самолёта ТБ-3 сожгла, а третий увела в Москву (его повёл десантник Пётр Балашов, ни разу до этого такие самолёты не пилотировавший, и благополучно приземлившийся в Москве с пятой попытки).
7 октября немцы переправили значительные силы с флангов отряда и дальнейшая оборона Угры стала бессмысленной. Старчак принял решение отойти на реку Изверь. В тот же день к ним на подмогу прибыла рота и батарея артиллерийского училища (к 9 октября у них кончились снаряды и они отошли в тыл).
Вечером 9 октября, на 180 километре Варшавского шоссе, их сменила танковая бригада. К тому моменту в отряде оставалось 29 человек. Все были представлены к ордену Красного Знамени, а Старчак – к Ордену Ленина. Будённый, командующий фронтом, назвал Старчака «отчаянным командиром».
Впрочем, как поясняет Старчак, впоследствии в отряд вышли ещё около 30 бойцов, считавшихся погибшими или пропавшими без вести, а также возвращавшихся с боевых заданий в тылу противника.
Месяцем позже 28 панфиловцев в четырёхчасовом бою под Волоколамском уничтожили 18 танков противника. О том бое знают почти все. О старчаковцах, сдерживавших немцев пять суток – единицы. По-моему, это несправедливо.
P.S. В декабре 1941 года отряд Старчака действовал в тылу немцев в районе Клина, дезорганизуя их отход (за это Старчак получил майора), а в январе 1942 года был заброшен в уже знакомые места между Юхновым и Медынью, где Старчак получил ранение и сильно обморозил ноги. Пришлось ампутировать пальцы ног и пяточные кости. Однако майор не сдался, научился ходить, добился разрешения на прыжки. Дошёл до Берлина, после войны продолжил службу, боролся с бандитизмом в западной Украине, на Кавказе и в Туркмении. Вышел в отставку в 1952 году в звании полковника.
P.P.S. В интернетах гуляет легенда, как целый полк сибиряков вызвался добровольцами прыгать без парашютов в снег на бреющем полёте, чтобы остановить продвижение танковой колонны. Приводятся даже данные о потерях при десантировании в таких условиях – всего 12%. Тем не менее, история крайне сомнительная. Не вдаваясь подробно в её анализ, сообщу, что по этому поводу имеет сказать Старчак:
«Дальнейшие эксперименты показали, что для хорошо подготовленных парашютистов прыжки со ста — двухсот пятидесяти метров вполне безопасны.
В годы минувшей войны высадка бойцов с таких малых высот вводила противника в заблуждение. Об этом свидетельствует книга гитлеровского офицера Алькмара фон Гове «Внимание, парашютисты!». В ней он утверждает, что кроме обычной выброски десантов русские в районе Ельни и Дорогобужа применили новый, типично русский метод: транспортные самолеты с бреющего полета высыпали пехотинцев с оружием прямо в сугробы без парашютов. Глубокие снега смягчали удар, и большинство солдат не получало никаких повреждений.
Как участник событий, о которых идет речь, могу подтвердить, что мы действительно выбрасывались с малых высот. Но что касается прыжков прямо в снег, то пусть автор попробует совершить их сам».
P.P.P.S. Советую прочитать всю повесть целиком, а вот напоследок показательный отрывок о том, как Старчака в госпитале посещала английская делегация. Диалог замечательно показывает разницу нашего и западного менталитетов (выделение жирным моё):
«В сопровождении главного врача к моей койке приблизились несколько английских офицеров. Они были в белых халатах, накинутых на плечи. Один из гостей, пожилой, рыжеволосый майор, представившись, сказал:
— Я член военной миссии. Много слышал о подвигах вашего отряда и очень рад счастливой возможности побеседовать с командиром десантников. — Он сел на стул и продолжал: — О русских парашютистах мы самого высокого мнения. Некоторые наши обозреватели считают, что именно две тысячи парашютистов спасли Москву в октябре тысяча девятьсот сорок первого года.
Я улыбнулся:
— Те, кто так думают, ошибаются: двухтысячный отряд не мог решить такой большой задачи. Нашу столицу спас весь советский народ.
С трудом подбирая слова, майор возразил:
— Согласитесь, у вас нередко поступают вопреки здравому смыслу.
— Что вы имеете в виду?
— На войне тоже есть своя логика. Когда благоразумие подсказывает, что сопротивление бесполезно, надо складывать оружие. А ваши солдаты и в этих случаях продолжают воевать. У нас это называют фанатизмом.
Английский майор откинулся на спинку, далеко выставив ноги в щегольских, неформенных ботинках. Брюки цвета хаки были тщательно отутюжены, и складки четко разграничивали на них свет и тень. Я в упор посмотрел на гостя и ответил:
— По-вашему, это фанатизм, а по-нашему, любовь к земле, на которой вырос и которую возвеличил трудом. Любовь к стране, где ты — полный хозяин. И то, что советские бойцы бьются за Родину до последнего патрона, до последней капли крови, мы считаем самой высокой воинской и гражданской доблестью. В этом, если хотите, и есть наша логика войны. А та, о которой говорили вы, нам, извините, не подходит.
Майор пожал плечами:
— Собственно говоря, мы здесь не для подобных споров. У меня к вам есть вопросы. Можно?
— С удовольствием. Что вас интересует?
— Я хотел, чтобы вы, — майор прищелкнул пальцами, припоминая нужное слово, — поменялись опытом. Как у вас используется трофейное оружие?
— Мне кажется, — сказал я, — этот вопрос не ко времени.
— Почему?
— Прежде чем говорить об использовании трофейного оружия, надо попытаться захватить его. А союзная армия до сих пор пришивает пуговицы.
— Зачем так? Мы пришли как друзья. У нас общие идеалы.
— Идеалы общие, враг общий. А бьемся с ним мы пока одни.
Врач, видя, что беседа принимает нежелательное направление, вежливо напомнил посетителям:
— Больной устал.
Англичанин поднялся со стула и стал для чего-то застегивать пуговицы халата.
— Верю в ваше скорое выздоровление. Надеюсь еще услышать про командира русских парашютистов. Честь имею, господин майор!»