Есть ли у денег тайна?
Вопрос, на первый взгляд, простой: почему люди стремятся к деньгам? Почему готовы отдать за них почти всё или даже вообще всё? Если мы подойдем феноменологически, то заметим, что деньги не сводятся только к возможности приобрести на них товары или получить наслаждения. Те, кто имеет по-настоящему большие деньги, знает ясно, что они стоят гораздо дороже того, что на них можно купить. Интенсивность страсти или наслаждение пищей у молодых бедняков подчас многократно острее, чем покупка этих же благ миллионером. Богатый человек скован деньгами, ограничен ими больше и больше. Не он распоряжается ими, а они им. И все же, ради чего люди терпят это рабство крупного капитала, стремятся к нему, вожделеют его более всего остального? Деньги в нашем мире значат больше, чем остальные признаки социальной стратификации – власть, престиж, знания. Даже ось счастья чаще всего менее слаба, нежели деньги и их специфическое могущество. Деньги больше, чем счастье.
Природа денег в том, чтобы ускользать от конкретики. Купленная только что вещь теряет по выходе из магазина значительную часть своей стоимости. Это значит, деньги не любят конкретного проявления, воплощения, им нравится оставаться потенциальными. Они вначале дисконтируют вещь в монеты, затем переводят монеты в купюры (долговые обязательства), затем купюры в цифровые коды электронных счетов, и,наконец, в bitcoin или их аналоги, чисто виртуальную валюту. Деньги превращают всё в деньги (отсюда американская поговорка: сколько ты стоишь?), а самих себя в виртуальное электронное облако. Деньги есть процесс энтропии, получивший социально—экономическое выражение. Почему же люди жаждут именно денег? Это не так очевидно. Чтобы разобраться с этим, необходимо осуществить несколько интеллектуальных рейдов в философию, религию, антропологию и онтологию.
Там, где главенствует Бог
Деньги есть институциональный процесс модерируемой энтропии. Вся цепочка этой онтологической и социальной энтропии, завершающаяся деньгами и их господством, такова:
Бог – полноценный человек – телесный человек – вещь – деньги – виртуальная валюта – ничто.
Каждому звену соответствует тип общества.
Общество, где главенствует Бог, обращает весь поток бытия вверх; оно не энтропично. В нем деньги не имеют решающей роли или являются знаком, символом самого Бога. Распределение монет есть форма молитвенной литургии, обращенной вспять. Монета есть символ среди других. Но в мире, где правит Бог, все есть символ и ничто не тождественно самому себе.
Полноценные люди и их смерть
Полноценный человек есть процесс возвращения. Он исходит вниз, чтобы вернуться вверх. Это принципиально: человек не телесен, но входит в тело. Пребывает в нем. И покидает его. Покидает тело человек потому, что нетелесен. Его смерть есть свидетельство его надтелесной (предтелесной) душевной и духовной природы. Смерть это паспорт возвращения. Поэтому греки называли «смертными» (θάνατοι) только людей. Боги, в отличие от людей, были «бессмертными», то есть вечными и надтелесными. Боги не возвращаются, потому что не опускаются — по крайней мере, так низко, как люди, в плоть. А другие телесные существа, кроме людей, не являются смертными, потому, что не знают смерти. Их бытие в мире не порождает у них травмы сознания, ведь они живут, не оживая, и дохнут, не подозревая о том, чтò происходит – немного нервничают в последний момент, не более того (это значит, что отдаленные зачатки сознания есть и в них, но силы животной и растительной душ недостаточно, чтобы смерть стала предметом их внимания). Только человек знает смерть и имеет смерть. Животных смерть имеет (а не они ее), и ее они не знают, она всегда стоит у них за спиной, сзади, она проступает сквозь них только вовне. А боги ее не знают и не имеют смерти. Но они могут страдать: по одной греческой версии, души людей – слезы богов.
Полноценные люди смертны потому, что они не отсюда. Они приходят и уходят, меняются и возвращаются назад.
Общество полноценных людей тоже не придает деньгам решающего значения. На монетах изображают царей и героев — тех, кто символизирует возвращение. Цари (Pontifex) восходят над людьми на небо, строят мосты к оставленной на время небесной Родине. Герои возвращаются на Олимп. Деньги полноценных людей – знаки возвращения. Это смертные деньги, напоминающие о том, что все тленно здесь, лишь восходящая и не падающая душа (anima stante et non cadente) достойна славы. Деньги – это память смертная. И чтобы понять их послание, достаточно иметь одну мелкую монетку, на которой изображен Император или голова Геракла. На ценной большой монете, впрочем, изображено то же самое.
Неполноценные люди и горизонты тела
Телесный человек — результат энтропии человека полноценного. Это неполноценный редуцированный человек. Это лишь часть человека, даже не половина его, меньше. Такой человек приходит, но не возвращается. Нить, связующая его с высшим миром, обрезана; он появляется здесь, чтобы здесь и остаться. Он был бы рад стать бессмертным в теле, но это не так. Он все еще смертен, и этого его спасает. Это делает его несчастным. Это сохраняет в нем человеческое достоинство. Любой, даже самый комфортный человек, рано или поздно умрет. Это его и оправдывает.
Деньги в обществе неполноценных телесных людей играют уже бòльшую роль. Они выступают отныне не как знак другого, а как репрезентация этого. Деньги это мера телесного мира. Такие деньги возникают строго параллельно распространению в обществе атомистских воззрений и побеждают в Европе Нового времени. Неполноценные люди захватывают власть, и тогда деньги начинают играть в обществе определяющую роль. Третье сословие (буржуа) неполноценно по сравнению с первыми двумя (клириками и аристократией). Столь же неполноценно буржуазное общество. Это общество телесное. Единственным человеческим моментом в обществе неполноценных людей является их смертность. Они не хотят это признавать, но у тела (их тела) есть предел. Когда они думают об этом (экзистенциализм, нигилизм), они забывают на время о деньгах и возвращаются к ностальгии по своей полноценности. Ведь смерть – это момент возврата и сущность человека.
Порядок вещей
Постепенно телесные предметы в обществе телесных (неполноценных) людей становятся все более автономными сущностями. Телесность, взятая как главный признак человека, мало помалу уравнивает его самого с вещами. Так приходит индустриальная эпоха, френезия производства. Все большим количеством произведенных товаров человек стремится забить зияющую дыру собственной смерти. Он хочет растворить смерть в предметах, в океане вещей. И деньги становятся вещью, телесность измеряется вещами, а мерой вещей выступают деньги, как сущность телесности.
Здесь уже верен и марксистский анализ о реификации человека, о его отчуждении в товаре, который при капитализме все более и более автономизируется. Здесь действует формула товар-деньги-товар. А человек (даже неполноценный) скрывается за горизонтом, исходит в вещь. Но… он всёеще смертен. И попытка в индустриальных условиях эту смерть промышленным образом преодолеть оказывается пока неосуществимой. Грохот заводов и рев турбин заглушают голос смерти, но не отменяют ее. Это общество индустриального развитого капитализма.
От вещей к капиталу
Следующий этап: энтропия приходит на новый уровень — деньги обособляются от вещей. Рыночный фундаментал баланса спроса и предложения стирается, экономика все меньше зависит от индустрии, от вещей и все больше от денег. Новая формула общества – деньги-товар-деньги. Это последняя стадия капитализма – финансовый капитализм, банкократия. Здесь уже релятивизируются сами вещи. Они становятся смертными (ведь ранее в них свернулся телесный человек – значит, вещи теперь очеловечены). Вещи умирают, лишь деньги живут. Они становятся самодостаточными и абсолютными. Они уже не зависят ни от каких предметов и обозначают сами себя. Это современное постиндустриальное общество и культура Постмодерна. Человек исчез за горизонтом, его следы можно обнаружить только в гибнущих вещах. Господство капитала становится тотальным.
Нигилистический предел энтропии
Последний шаг — переход от денег к обещанию денег (бумажные банкноты, не обеспеченные золотом) и затем – к виртуальным деньгам. Это означает, что деньги отрываются от любого носителя, от сущего. Они начинают быть сами по себе. В чистом виде.
Это процесс двоякий: то, что в деньгах было от телесных форм, и соответственно, от телесности, окончательно рассеивается в ничто, а само ничто вторгается в сферу человеческого, занимая в ней центральное место. Это человек финансовый, сущность которого – электронные ряды цифр, bitcoin human.
Это — нигилизм контемпорального момента, в который мы входим. Теперь уже растворяются, в свою очередь,сами деньги. Это смерть денег, которые изначально были символом смерти. Последний аккорд энтропии – это смерть смерти.
Но смерть смерти есть бессмертие. Пусть весьма своеобразное, но именно бессмертие. Значит, в конце процесса энтропии мы сталкиваемся с бессмертием. И видимо оно-то и позволит нам понять тайну денег, их истинный смысл.
Доминация исхода
Вернемся немного назад. Полноценный человек есть возвращение к Богу. Чтобы вернуться, надо прежде уйти, и значит, в самòм – даже полноценном – человеке есть сторона исхода (πρόοδος неоплатоников), равно как и сторона возвращения (επιστροφή неоплатоников). Пока он полноценен, возвращение преобладает в нем. Но утрачивая полноценность, в нем начинает доминировать исход. Ушел и всё. Куда попал, там и живу.
Это путь сатаны у Мильтона, который говорит: «А что по мне, так много лучше быть царем в аду, чем быть слугой на небе». Сатана не спешит возвращаться. Так и неполноценный человек пытается разместиться в телесном мире. Единственное, что отличает его от сатаны – то, что он смертен. Значит, он всё равно вернется. Но если в человеке преобладает исход, то он не хочет возвращения. Он не выносит больше взгляда на небо. Он гонит от себя мысль о своем неизбежном конце. Так человек встает на путь войны со смертью. Смерть из радостного мига возврата превращается в ужас и в момент мучительной расплаты. Полноценный человек есть возвращение. Неполноценный идет против своей природы как возвращения и начинает войну со смертью.
Вначале он бьется за жизнь, телесную жизнь как высшую ценность. Затем он чувствует границы жизни (это совпадает с освоением Земли) и начинает создавать новые телесные ансамбли – промышленные товары, города, мегаполисы. Теперь обещание бессмертия дано ему в машине, в аппарате, в лекарстве, в науке и технике. Затем он сам становится инструментом производства (пролетариат), пока наконец, не превращается в служителя капитала, все более и более абстрактного, виртуального, даже стохастического и самогенерирующегося (как bitcoin). Человек продолжает исходить – в неполноценного человека, в мир вещей, в деньги и, наконец, в виртуальность и ничто. Человек гаснет, утрачивает свою природу (возвращение), упорно бьется против возвращения, настаивает на абсолютной имманентности. Так он идет к бессмертию. Деньги нужны человеку, чтобы купить бессмертие. Вот для чего. И одержимость темой телесного бессмертия в трансгуманизме, и валом нарастающие практики замораживания больных и стариков и их хранение в особых капсулах (freezing), и маниакальная борьба со старением (aging) — всё это ясные признаки последней фазы борьбы человека со смертью, то есть с самим собой, со своей высшей природой и высшим предназначением.
Распадение человеческого и инновационные стратегии дьявола
Смерть – это лучшее, что есть у человека. Это знак его избранности и достоинства. Он пришел сюда, но он обязательно вернется обратно. Быть смертным — это иметь гарантию возврата. Каким будет возврат, у всех по-разному, но главное – в человеке есть нечто, что обязательно вернется. Это его триумф. Человек есть только в той степени, в какой он смертен. Борясь со смертью, человек исчерпывает сам себя, опустошает, лишает себя души и духа, спускается в тело, пытается распасться на вещи, затем на товары и цены, и наконец, на деньги, чтобы дальше оказаться внутри цифровых кодов и идентификационных номеров, а затем исчезнуть в ничто. Но этот кеносис человека вознаграждается на каждом следующем уровне. Человек может обрести бессмертие здесь и окончательно оборвать перспективу возврата. Он перестает быть человеком, но получает шанс остаться здесь навсегда.
Для этого он должен сделать только один жест – поменяться местами с дьяволом. Дьявол – князь мира сего. Он управляет телесным миром, но при этом, в отличие от людей, он бессмертен. Он есть тот, кто упав, не возвращается. А может быть за бесконечные эоны, прошедшие с момента великого падения, он пересмотрел свое намерение? Тогда он обменяет свое бессмертие на человеческую смерть – и, как он надеется, вернется… Или план еще более коварный: войдя в человека, в момент его смерти (возвращения), сатана планирует новый штурм неба. Пока он на земле и под землей, его власть ограничена. Смертные ускользают от него (не все, правда), но… Самое главное ему недоступна смерть как Великое Возвращение. Дьявол не властен над тем, что ему не принадлежит и что составляет сущность полноценного человека. Он не знает возврата. Но дьявол дерзок и считает, что ему все по плечу. Поэтому он вполне мог замыслить взять в плен саму смерть. Для этого ему нужны люди, смертные.
Боги материи
Эту же картину можно описать в неоплатонических терминах. Прокл в «Комментариях к Пармениду» говорит о богах материи. Эти боги благи, так как следят за тем, чтобы телесное оставалось в телесном, как боги души (ψυχή) и высшего Ума (νοῦς) следят за соблюдением порядка в высших регионах. Если боги материи не будут удерживать тела в зоне телесного мира, порядок космоса нарушится. Против этого никто не возражает, кроме людей. Они приходят в мир тел сверху, и находятся в телах временно. Это создает определенную коллизию с богами материи и с их бесчисленными помощниками — ангелами материи, даймонами материи, духами материи и т.д. Видя телесного человека, воинство материи держит его в себе, притягивает, привязывает, приковывает. Это соответствует благому закону материи и повелевается богами тел. Все было бы правильно, если бы люди были телесными. Но они не таковы. Значит, то, к чему понуждают их боги материи, не входит в их планы. И залогом этого служит им смерть. Смертные они несут в самих себе выход, прощание с богами материи. Они отвергают вечность здесь ради жизни Там. Это и есть человек – тот, кто отвергает вечность здесь.
Поэтому, когда мир пребывает в правильном такте своего развертывания, коллизия людей с богами материи подобна игре. Сильные люди отвергают домогательство духов материи и делают это изящно и разнообразно. Вся человеческая культура есть грандиозное свидетельство героической аскезы. В центре культуры – торжество смерти, ведущей Туда. Боги материи не столько препятствуют смерти (возврату), сколько расцвечивают промежуток временного путешествия человеческой души на дно мироздания. Они пугают и веселят, манят и соблазняют, и без этой игры теней временная жизнь была бы скучна и монотонна. А главное: они обучают. Постигая игру теней, человек обращается к образцам. Так человек торжествует над этой игрой, в конце концов, выбирая учителем смерть.
Но когда мир переходит в темную фазу, человеческое в людях ослабевает. Они начинают слишком серьезно воспринимать игру теней. Плотин по этому поводу говорил: игру всерьез воспринимают только игрушки, а не игроки. Поэтому отношения с богами материи у людей меняются. Собственная смерть дается им с трудом, а власть повелителей тел пропорционально нарастает. Постепенно люди идут к тому, чтобы принять правила духов тела и богов материи как единственный закон. Взамен они хотят немногого – бессмертия. Бессмертия здесь. То есть они сами хотят стать духами материи. Боги материи – ангелы и даймоны материи – взвешивают и определяют параметры сделки: вы нам свою смертность, мы вам бессмертие. Но что такое смертность? Это возможность возвратиться. Это самое ценное, что есть у людей, но чего нет у богов и духов стихий.
И вот тут самое основное. Платонизм не допускает такой сделки со стороны богов земли. Им не надо чужого места в мире, они мудры и прекрасны, и им не безразлична человеческая смерть, хотя они и знают ей цену. И едва ли они станут допускать людей в зону своего бессмертия. Поэтому в самые темные такты цикла должны появиться еще другие фигуры.
То, что лежит ниже ада
Этот момент бунта духов материи против неба запечатлен в древних мифах о титаномахии. У неоплатоников боги материи разумны и прекрасны, как и боги ада. Но в сюжетах титаномахии мы видим еще один уровень мира, расположенный под адом (Аидом). Это – Тартар. Вот эти подматериальные духи (на которых внимание неоплатоников не останавливается) вполне могли бы прорваться вверх – в телесный мир стихий, чтобы вступить в диалог с ослабевшими людьми, готовыми продать им свою смерть. И они-то могут заплатить.
Здесь и возникают деньги – какими мы их знаем сегодня. Фасцинация денег, их внутреннее сияние, их притягательность, их мощь и великолепие проистекают из того, что в пространстве денег осуществляется сделка людей с титанами. В деньгах человек получает кредит бессмертия. Это поле продажи души, контракт с дьяволом. Деньги – это способ поменять человеческую смертность на титаническое бессмертие. Это обряд становления бесом. Вместе с деньгами в человека входит темный дух и поселяется в нем. И осеняет его вкусом материального бессмертия. Все теперь видится человеку в оптике телесного бессмертия: он видит тягучую бесконечность в каждом предмете, в каждом состоянии, в каждом переживании, в каждом действии и событии. И он начинает вместе с бесом бороться со старением, как с путем к смерти.
В обществе полноценных людей старость – прекрасная пора, расцвет, преддверие Великого Возврата. Нет ничего внушительнее старости и торжественнее смерти. Старение есть триумф вечного над временным, души над телом.
В обществе убывающей человечности старение видится как надвигающийся ужас. Что же бес медлит, думает дама в расцвете лет, вводящая очередную дозу ботокса? Молодежные моды, которым прилежат пенсионеры из той же серии. Не стареть, чтобы не умирать. И все это, чтобы не возвращаться. Чтобы гарантированно остаться здесь. И в пределе – новые биотехнологии, замораживание (с надеждой на размораживание), генная инженерия, создание мутантов, киборгов и химер. Телесное бессмертие как горизонт энтропии. И среда, в которой это происходит, имеет свое имя: деньги.
Самое главное, что с той стороны, снизу, эта воля к бессмертию не остается не замеченной. Титаны нас слышат. Титаны все учитывают. У титанов на человечество в его самом темном такте есть свои планы. Титаны просыпаются. Их пробуждают деньги. И они готовы поделиться бессмертием, если люди вступят в их армию, намеревающуюся штурмовать небеса.
Рок и Восстание (смерть вместо денег)
Завершая, зададим вопрос: а можно ли как-то иначе? Это рок или есть выбор? Я полагаю, что рок.
Энтропия началась не сейчас. Это не случайная девиация истории. Мир и человек появляются в процессе исхода, охлаждения. И если человек не идет вверх, он катится вниз. Когда он не взлетает, он падает. Мир и человек несостоятельны и несамостоятельны. Стоит на мгновение остановиться и не двигаться в сторону неба, мы не успеем оглянуться, как оказываемся в аду. Устойчивость сущего иллюзорна. Мир — предельно хрупкая вещь. Он застыл как предмет лишь на время. Раньше он был полон метаморфоз, превращений и чудес. Потом в Новое время он стал скучным и телесным. Теперь он разверзается снизу, расседается и из него сыпется прах неосуществленной мечты и несовершенных подвигов. И из онтологических дыр – в обратном направлении – поднимается племя титанов. Их имя — капитал. И это уже не тот мир. В нем снова есть чудеса, но только черные. Главным чудом является телесное бессмертие.
Мы пришли к тому миру, где находимся, по железной логике исхождения. Блага она, как считали платоники, или зла, как полагали гностики, вопрос открытый. В любом случае: судьба мира исхождение, оно же нисхождение, Untergang. Поэтому точка денег, как места, где титаны вступают в сделку с людьми, продающими бессмертную душу за телесное бессмертие, необходима. Это эсхатологический финал цикла. Но…
Человек есть возвращение, есть нечто возвращающееся. Пока есть он, а не ставший на его место дух Тартара, человеческое остается возможным. И люди всегда могут встать на сторону богов в их битве с титанами. Это значит, что они могут остаться смертными, могут выбрать смерть как судьбу. И могут отвернуться от материального бессмертия, сказав глубинное «да» старению и смерти, которые есть вход в истинную жизнь и Великий Возврат. Рок есть, но человек может бросить ему вызов. Извращение приходит в мир, но человек есть тот, кто всегда может отвергнуть его. Поэтому человек может выбрать смерть вместо денег; возврат вместо продажи души; восстание против богов земли и господ Тартара вместо скрепленного кровью пакта.
Деньги – это субстанция зла. Они не нейтральны. Они в каком-то смысле живые, но темной титанической жизнью. Это предел энтропии, но он может показаться сладостным. Так проникает в нас бессмертный обитатель вечного ада. Но это горькая сладость, сладость рока.
Общество, в котором деньги правят, действительно. Это роковое общество. Общество, в котором правит смерть и Великое Возвращение – только возможно. Но пока есть человек, есть выбор. Восстание против современного мира есть жест Возвращения. Не его цена смерть, смерть его награда.