Фильм «Левиафан», рисующий мрачными красками русскую жизнь, возможно, самая глубокая за последние двадцать лет картина о поиске Бога современным человеком.
«Нет на земле подобного ему; он сотворен бесстрашным; На все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости» (Иов 41:25–26).
Николаю предстоит потерять не только дом и землю, но и любимую жену и даже собственную свободу
«И сказал: выйди и стань на горе пред лицем Господним, и вот, Господь пройдет, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяние тихого ветра, [и там Господь]» (3 Цар 19:11–12).
«Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» (1 Пет 5:8).
Фильм «Левиафан» Андрея Звягинцева, премьера которого состоялась в начале года, на прошлой неделе получил очередную награду киносообщества. К списку призов, в котором значатся награда за лучший сценарий Каннского фестиваля, «Золотой глобус» за лучший фильм на иностранном языке и «Золотой орел» за лучшую режиссерскую работу, присоединились две «Ники» — за лучшую женскую роль и лучшую мужскую роль второго плана. Однако у публики, в отличие от коллег Звягинцева по цеху, нет единодушия в оценке картины. Рецензии исчисляются многими десятками, при этом доводы за и против бывают столь противоречивы, что кажется, будто речь идет о разных фильмах. Такой разноголосице мнений мы обязаны, в частности, тем, что не прозвучало главное, что, по мнению автора этих строк, делает «Левиафана» выдающимся произведением.
Речь идет о следовании традиции русской культуры, которую называли когда-то гуманистической, а сегодня уже можно назвать как есть — богоискательской. Заложенная в XIX веке, в первую очередь классической литературой, она была продолжена в веке двадцатом, например в фильмах почитаемого Звягинцевым Тарковского, а в последнее время, конечно, в «Острове» Лунгина. Не случайно и представители православного духовенства, пишущие о «Левиафане», видят пользу от картины, хотя один из ее героев, епископ, выведен там отрицательным персонажем. Но, как полагает архимандрит Савва (Мажуко), «во-первых, злодейские епископы не новость не только для кинематографа, но… и для подлинно церковной литературы. А во-вторых, при всех своих достоинствах и недостатках “Левиафан” хорош уже тем, что дал повод для душеполезных разговоров и плодотворных споров. Спасибо Звягинцеву Андрею Петровичу».
Что же душеполезного мы можем вынести из картины? Первое и главное — что в ней рассказана история не о том (о чем многие подумали), как автослесарь Николай борется с всесильным мэром своего города, задумавшим отнять у него участок земли с домом. А о том, как Николай терпит жизненную катастрофу: пока он борется с всесильным мэром, его жена изменяет ему с его лучшим другом, потом сводит счеты с жизнью, а сам Николай оказывается за решеткой по ложному обвинению в ее убийстве. В опустевшем доме, который вот-вот снесут по решению суда, остается сын Николая, в одночасье ставший сиротой. На исследование человеческой драмы такого масштаба не пожалели бы сил и классики — Пушкин, Гоголь, Толстой, Достоевский, Островский, Чехов. Уж они-то хорошо понимали, что в судьбе человека все решает не социально-экономическая справедливость, а его личный нравственный и духовный выбор в каждый момент времени. И борьба здесь идет другая, как заметил персонаж, тоже невинно осужденный за убийство любимой женщины1, Дмитрий Карамазов: «Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей».
К сожалению, именно сердечную жизнь героев «Левиафана», являющуюся основным содержанием картины, публика, как слона в басне, и не приметила. Главную сюжетную линию, связанную с супружеской неверностью Лили, жены Николая, многие рецензенты сочли невнятной, лишь затеняющей ход борьбы героя с властью. На самом деле эта линия его определяет. Ведь как только у Лили возникли близкие отношения с Димой — другом Николая и его адвокатом, вызвавшимся помочь в отстаивании прав на землю и дом, основной конфликт драмы переместился внутрь этого любовного треугольника, сделав друзей врагами и лишив их возможности действовать сообща. Но подлинным подарком для обидчиков Николая стала гибель Лили, поскольку у них появился повод для морального оправдания расправы над главным героем: дескать, этот борец за права человека на самом деле — душегуб.
Мы видим четкий авторский замысел: увязать социальное поражение героя с трагической коллизией в его личной, семейной жизни. Беда Николая еще и в том, что ему до самого конца фильма остается непонятна природа этой связи. После самоубийства Лили он обращается с вопросом «за что?» к священнику. И тот рассказывает библейскую притчу о праведном Иове, которому Бог угрожает встречей с Левиафаном, огромным морским чудовищем, чтобы Иов реалистично оценил свои силы и смирился перед Богом. «Он — царь над всеми сынами гордости», — поясняет батюшка метафизический смысл Левиафана, а также смысл своей религии: что Бог ждет от человека не борьбы с насылаемыми на него обстоятельствами, а покаяния. Но Николай не видит, в чем ему каяться. «Чего ты мне хрень гонишь…» — отмахивается он от священника. После чего наступает быстрая развязка — арест и суд. Совершается чудовищная несправедливость, на фоне которой потеря земли и дома кажется пустяком. Встреча Николая с Левиафаном состоялась, но он лишь горько плачет: «Ничего не понимаю…»
А действительно, в чем каяться Николаю? Стоит согласиться с теми рецензентами, от которых не укрылось, что чисто по-человечески этот герой не вызывает особых симпатий. Он много ругается, почти все время злится и пьет. Более того, по некоторым деталям мы можем судить о его жизненных ценностях. Например, Николай «дружит» с местным начальником ДПС, которому бесплатно чинит старый автомобиль и презирает его за это. А вот он подозревает лучшего друга Диму, после его адюльтера с Лилей, в присвоении денег, которые предполагалось выудить у мэра в качестве отступного за дом и землю. Кажется, Николай не выглядит чужим в той системе, которая его обижает, — те же цинизм и хватка, но на своем уровне «маленького» человека. А если говорить о возможном покаянии, это и есть гордыня, когда в другом видится то плохое, что не видится в себе.
Грех гордыни с ее оборотной стороной — дефицитом любви — в «Левиафане» щедро разлит по всему пространству картины, что дало повод одним критикам говорить об «очернительстве нашей России», другим — о «страшной правде», открывающей «безнадежное» состояние общества. На самом деле безнадежности тут нет, хотя диагноз серьезный, и он абсолютно роднит героев фильма с классическими литературными персонажами — не только братьями Карамазовыми, но и тремя сестрами Прозоровыми, Онегиным и Печориным, даже Акакием Акакиевичем, не говоря уже о Катерине Кабановой и Анне Карениной, далее по списку. Лиля не очень любит мужа Николая и в поисках «настоящей» любви соблазняет его друга Диму. Тот не отказывается, даже, наоборот, доволен, но не готов из-за Лили менять свою жизнь: «Не надо, пожалуйста, никаких признаний». Николай любит Лилю, но скорее не как жену, а как любовницу, и ошарашенно молчит на ее вопрос: «А хочешь ребенка?» Он любит сына-подростка, но не может даже ради него сдерживать похоть к молодой жене, к которой сын и без того ревнует отца. Лиля не может переступить через обиду на пасынка, который постоянно ей хамит. Никто не готов терпеть ради другого, совершать поступки, все действуют рефлекторно, по ситуации. И этому полусонному, нетрезвому состоянию в духовно-нравственном отношении как нельзя лучше соответствуют обильные возлияния, которыми грешат все без исключения герои картины.
Теперь спросим себя: а что было бы, если бы Николай взял и покаялся в чем-нибудь, ну хоть тогда, после разговора со священником, неужели это реально что-нибудь изменит? Собственно, этот вопрос батюшке задает он сам: «Если бы я свечки ставил и поклоны бил, у меня бы все по-другому было?.. Может, сейчас начать, пока не поздно? Может, жена моя воскреснет, дом мне вернут, или поздно уже?» И здесь мы подошли к самой сложной творческой задаче, которую авторы фильма поставили перед собой, — показать проблему богоискательства человека во всей ее полноте, не соблазняясь ни парадно-казенной церковной слащавостью, ни плоским антиклерикализмом.
Ответ священника Николаю обескураживает своей банальностью: «Неисповедимы пути Господни». Но в действительности смысл его куда как небанален. Нельзя, мил человек, требовать от Бога гарантий, это не тот случай, дорогой, ты не в страховой фирме; однако если ты попросишь, то Бог может дать тебе, как праведному Иову, умереть «насыщенным днями». Николая, как мы знаем, ответ не убедил. Не привлекает такой подход к жизни и Диму. На вопрос Лили, верит ли он в Бога, он раздраженно говорит: «Я в факты верю, я юрист, Лиля», после чего популярно объясняет ей, что если об их связи никто не узнает, то и прелюбодеяния нет. А дальше начинаются парадоксы. В сущности, такую же веру исповедует и мэр города, «образцовый православный христианин», для него церковь, дружба с епископом — своеобразный административный ресурс, лишняя гарантия накануне выборов. Но это еще ладно. К когорте пытающихся говорить с Богом на языке гарантий, похоже, принадлежит и сам епископ. В финале картины раскрывается кощунственный план, который он вынашивал вместе с мэром в отношении земельного участка, принадлежавшего Николаю. Мы видим на месте бывшего дома главного героя, на берегу красивейшей морской бухты, свежепостроенный храм. На службе по случаю его открытия епископ произносит проповедь, в первых рядах слушателей — мэр с семьей и высокое начальство, видимо из Москвы.
И снова хочется спросить: а где же праведники, те, кто искренне ищет Бога, почему авторы не показывают их нам? Словно в ответ камера неспешно объезжает храм, вглядываясь в прихожан: следует за взором маленького мальчика, сыночка мэра, обращенным к белому, не расписанному еще, куполу, скользит мимо красивой благообразной дамы — супруги мэра, задерживается на отце Василии, том самом священнике, и его матушке, деловито служащей у подсвечника, на двух монашках — одной с мечтательным, другой — с подобострастным выражением лица. Нет, ничего нельзя сказать определенного об этих людях, кто они и зачем здесь. Между тем в доносящихся словах проповеди слышно: «Познайте истину, и истина сделает вас свободными… А истина — это сам Христос… Церковь — это мы с вами все… С нами Бог, и с нами правда, и с нами любовь Божия…» Правильные слова; как говорится, кто способен вместить, да вместит. Мэр вдруг с испугом наклоняется к сыну: «Господь, Он все видит, сынок!» Мы понимаем, что устами епископа с народом фактически разговаривает сам Всевышний, а это и должно происходить в храме. Авторы фильма, возможно следуя примеру праведного Иова, смиренно наблюдают, как ложатся те самые неисповедимые пути Господа. Вот и храм, построенный на земле, омытой пьяными слезами автослесаря Николая, возможно, один из таких путей. Как ни страшно это звучит для обитателей левиафанова царства.
Финальная сцена картины воспринята большинством публики однозначно, как победа зла над добром. Но благодаря ее многослойному смыслу правильнее становится восприятие и всего фильма. Он безусловно, несет надежду, хотя бы и не подтверждаемую серьезными фактами. В данном случае, видимо, важнее фактов та свобода, которую авторы дали героям, не загоняя их в прокрустово ложе идейных схем и давая тем самым возможность нам, зрителям, полюбить их несмотря ни на что. Впрочем, один факт хочется привести. Во время суда, приговорившего Николая к пятнадцати годам колонии строгого режима, впервые на всем протяжении картины лицо его становится красивым. Спокойным и просветленным. Дай Бог, чтобы это был его шанс.