Донецк… Город, впечатанный в моё сердце, в мою жизнь …Это всегда был август. Плавающий в солнечной плазме и сладком дурмане тысяч цветущих роз, душный, разморенный август.
Донецк. Как же давно это было… Он так и жил в моей памяти знойный, благоухающий розами город-любовь, город-ожог…
И теперь Судьба снова свела нас.
…Но даже в самом горячечном бреду я не мог себе представить Донецк под огнём артиллерии, изувеченный, оскорблённый, контуженный.
…Здесь была детская площадка, а тут был сквер с фонтанами, а там был рынок, а вот там была школа. Была… Был… Были…
Боль города чувствуешь физически, словно бы он, как пёс-подранок, приникает к тебе, ластится огнями, пытается не обращать внимания на кровь, растекающуюся по его мостовым. И от бессилия помочь ему хочется выть…
— "Отходы" перемирия! — зло и цинично объясняет мне врач, осматривая в приёмном городской травматологической больницы очередного раненого. Молодой мужчина без сознания, из рукава свитера свисает жёлтая, как воск, безжизненная рука. У него травма головы и осколочное ранение груди.
Такой "мир" не нужен никому.
Каждый день обстрелы города, каждый день поток убитых и раненых, каждый день новые разрушения.
Город пытается свыкнуться с этим, жить, как живёт больной человек с тяжёлым недугом, но эта боль изматывает. С ней невозможно ужиться потому, что она невыразимо оскорбительна, обидна, словно некий маньяк каждый день отрезает у вас связанного по кусочку живой плоти.
За 2 месяца действия перемирия погибло больше 300 мирных жителей.
Весь план перемирия — сплошная "маниловщина". "Стороны должны осуществить отвод крупнокалиберного вооружения (считай всей артиллерии и танков) на 15 км с каждой стороны" — то есть Украина должна из ВСЕХ "КОТЛОВ" вытащить всю артиллерию, танки и миномёты и оставить свои войска практически без прикрытия. И тут же выбирать — либо выводить из котлов всё своё стадо и бросать с таким трудом завоёванные позиции, либо бросать в котлах на героическую гибель войска, так как без артиллерийского прикрытия они тут, без поддержки, не протянут и недели.
На самом этот "меморандум" очень точно вскрывает долгосрочные планы Киева.
Никак не фиксируя мир в регионе и не признавая за Новороссией право на существование, он всего лишь на 6 месяцев (столько выделил Киев на период "особого управления"), даёт передышку прежде всего потрёпанным и разгромленным своим войскам.
В этих условиях можно ли всерьёз относиться к этому меморандуму?
Думаю, ответ очевиден.
Меморандум — филькина грамота, прикрывающая киевский срам.
Выполнение его сразу завязло в полной невозможности обеих сторон обеспечить его реальными действиями и давно стало профанацией, как и первый "меморандум".
Такой мир не нужен никому, и все понимают, что дни его сочтены….
Назван в честь АЗС, стоящей в ста метрах за блок-постом и давно закрытой… Блокпост — бетонные бруски укрытий, окопы, палатка в низине, прикрытая от огня высокими стенками кювета.
Небольшая колонна автомобилей на въезд. Легковушки, грузовики, фуры. Автомобили медленно проезжают через изогнутый змеёй коридор безопасности. Проверка документов, иногда пара вопросов и приветственно поднятая открытая ладонь:
Огромная фура заползает и занимает почти весь коридор:
— Что везёте?
Маленький, худенький, как подросток, водитель достаёт из пластиковой папки бумаги:
— Подсолнечное масло для "Бруснички".
— Покажите груз!
Водитель безропотно распахивает дверь фуры. За ней почти доверха упаковки с маслом. Ополченец привычными экономными движениями карабкается в кузов, забирается на коробки и светит вглубь кузова.
Потом спрыгивает вниз.
— Всё в порядке! Проезжайте…
"Брусничка" — сеть донецких универсамов, которая, несмотря ни на что, продолжает работать…
Перед блокпостом, на встречной обочине, расстрелянный скелет небольшого автобуса — "бусика" на украинском сленге.
— А это к нам "правосеки" выскочили. Джипиэс подвёл! — ухмыляется статный пожилой ополченец в кубанке и спецназовском "горнике", и я сразу вспомнил августовское видео о том, как в на блокпост выскочил автобус, в котором ехал отряд боевиков из "правого сектора". Бой был коротким — боевиков уничтожили. Троим повезло — их ранеными взяли в плен…
…Глядя на этих собранных, уверенных в себе, отлично вооружённых бойцов, почти невозможно себе представить, что ещё в начале мая они стояли здесь на дороге без всякого прикрытия с обычными черенками от лопат, чтобы не пустить в город отряды "правого сектора", который, как говорили, выехали из Киева в Донецк усмирять Донбасс. Ночевали под открытым небом. Что почти никто из этих ребят до войны не держал в руках оружие и никогда не думал, что придётся сражаться за свой дом, за своих родных.
…Ночь навалилась обжигающим морозом. На термометре — минус 5. Но на донецком степном ветру это как минус 15 под Москвой. Время к полуночи, но движение не стихает. Машины, одна за одной, проезжают кто в сторону Донецка, кто за границу ДНР.
— Почему "немец"? Это позывной такой?
— Да. А ещё потому, что он настоящий немец…
Из темноты на свет фонарика выходит худощавый высокий парень в таком же, как все в отряде, спецназовском горнике, "разгрузке", держа автомат на сгибах рук, как это тут принято у опытных бойцов…
— А ты по-русски понимаешь?
— Понимаю! — без всякого акцента отвечает "немец". — Я вообще-то родом из Омска. Меня в 13 лет увезли в Германию…
— А как здесь оказался?
Где-то далеко слева в темноте начинают топать пушечные выстрелы.
— Аэропорт начал работу по расписанию. — Кивает куда-то в темноту "немец". — Каждую ночь, хоть часы сверяй. Немец ставит пустую кружку на деревянный стол — Ну, я пошёл! До свидания!
— Чююз! — тяну я немецкое "пока", и лицо "немца" расплывается в широкой улыбке:
— Чююз!
Утром мы едем на Саур-Могилу.
Дорога идёт через разбитые, растерзанные деревни, в которых, кажется, уже никогда не затеплится жизнь. Чёрные провалы окон, вывернутые, изломанные рёбра стропил. Ни огонька, ни человека. Только ветер и запах пожарища.
Вдоль дороги, тут и там — рыжие ржавые выгоревшие скелеты боевой техники. Изувеченные до неузнаваемости адским огнём, с оторванными черепами башен, с вырванными, разбросанными вокруг себя стальными внутренностями, нелепые и до сих пор бьющие по ноздрям трупным запахом и соляровым чадом.
…Невозможно представить, как в этом аду кто-то мог уцелеть, как эту высоту удавалось держать столько недель? Ответ знают только камни, но они молчат. Ответ знает бешеный ветер, который дует здесь буквально со всех сторон, от которого невозможно укрыться. Но кто знает язык ветра?
…Они 18 раз вызывали огонь на себя. Они стояли, здесь один против ста. И могилы тех, кто сложил здесь головы рядом с вершиной. Герои "Востока"…
Саур-Могила — памятник стойкости бойцов Новороссии. Здесь, на этой дороге, на этой вершине, я впервые ясно осознал то, насколько глубокая пропасть пролегла между Донбассом и Украиной. Её безыскусно и просто выразила древняя старуха, вышедшая к нам из ворот старой хаты на окраине одного из разбитых сёл.
Я кивнул на бельма затянутых целлофаном окон.
— Что здесь случилось?
Она долго молчала, словно тщательно подбирала слова, а потом очень спокойно и скорбно ответила:
— Воны нас расстреляли…
— Кто они?
— Та нацисти. Нелюди с той Украины…
И "ТА" Украина уже никогда не станет Родиной для ЭТОЙ Украины…