Осенью 1915 года Первая мировая война докатилась и до Беларуссии. К вечеру 15 сентября после восьмичасового боя немецкий кавалерийский полк, усиленный пулеметами и артиллерией, занял Сморгонь.
Русские маршевые роты вынужденно отступили на Крево. Но уже 20 сентября подошедшие части 4-го Сибирского и 36-го армейского корпусов русской армии с боем отбили город. В войска из Ставки поступил приказ: “Стоять насмерть! Ни шагу назад!”.
Так началась 810-дневная битва за Сморгонь, у которой наступавшая немецкая армия впервые была остановлена и понесла значительные потери.
В воспоминаниях немецких офицеров, попавших в плен, задавался вопрос: “Как же так? Русские сдали Брест, Гродно, Вильно, а у этого маленького городка дерутся насмерть…” А отступать дальше было некуда: позади находились Минск и Москва.
Бои за Сморгонь были страшные. Неслучайно у русских солдат сложилась поговорка: “Кто под Сморгонью не бывал, тот войны не видал”. Только в один день 25 сентября 1915 года в штыковых атаках погибли 5,5 тысячи немцев и 3,5 тысячи русских солдат гвардейских полков. В нарушение всех приказов было заключено перемирие – чтобы собрать убитых и раненых на поле боя у реки Вилии.
К концу октября 1915 года активность боевых действий уменьшилась, так как силы воюющих сторон были истощены. Войска зарывались в землю. И до наших дней сохранились здесь их окопы и траншеи, бетонные доты, другие оборонительные сооружения.
Как известно, впервые немцы применили отравляющий хлорный газ 22 апреля 1915 года под бельгийским Ипром против англо-французских войск. На сморгонском же участке фронта кайзеровская армия прибегла к этому новому чудовищному оружию 12 октября 1915 года.
С 3 до 5 часов ночи химической атаке подверглись позиции 3?й гвардейской пехотной дивизии. Газ проник более чем на 20 километров. Русские солдаты не сразу поняли, почему вдруг стало трудно дышать, а в воздухе появились целые облака серо-зеленого цвета с запахом вишни. От удушливого, вызывающего мучительный кашель газа не было спасения. Он проникал в любую щель.
По воспоминаниям участников тех боев, впоследствии солдаты инстинктивно даже утренний туман стали воспринимать за отравляющий хлор.
В результате той химической атаки серьезно пострадало свыше двух тысяч солдат и 40 офицеров. Угрозе подверглась и жизнь находившегося в окопах штабс-капитана Мингрельского полка Михаила Зощенко, будущего известного писателя.
Но и после отравления газами он продолжал командовать ротой. За мужество и отвагу офицер был удостоен ордена Святого Станислава II степени с мечами.
Из фронтовой заметки Михаила Зощенко:
“Сквозь завесу дыма вижу, что многие солдаты лежат мертвые, их большинство. Иные же стонут и не могут подняться. Опираясь на палку, я бреду в лазарет. На моем платке кровь от ужасной рвоты. Я вижу пожелтевшую траву и сотни дохлых воробьев, упавших на дорогу”.
Вместе с людьми от газа погибали и лошади. Чтобы хоть как-то защитить животных, позже в войска стали поступать специальные противогазы и для них.
В дальнейшем газовые атаки вошли в разряд обычных боевых действий и чаще всего проводились противником, исходя из условий местности на участке от Сморгони до Крево.
Так, в ночной немецкой газовой атаке с 2 на 3 августа 1916 года у станции Сморгонь были насмерть отравлены свыше 3.000 солдат и офицеров Кавказской гренадерской дивизии.
Весьма любопытные и волнующие воспоминания о последствиях применения немцами отравляющего хлора оставила младшая дочь великого русского писателя Льва Толстого графиня Александра Львовна, служившая сестрой милосердия в действующей армии и заведовавшая полевым госпиталем на 400 коек. Располагался он недалеко от Сморгони, в Залесье, бывшей усадьбе известного дипломата и композитора Михала Клеофаса Огинского.
Из дневника Александры Толстой:
“Палаты заполнялись ранеными и, главным образом, отравленными газами. Персонал и санитары не пострадали, масок хватило на весь отряд. Но деревья и трава от Сморгони до Молодечно, около 35 верст, пожелтели, как от пожара.
Забыть то, что я видела и испытала в эти жуткие дни,?- невозможно. Поля ржи. Смотришь, местами рожь примята. Подъезжаешь. Лежит человек. Лицо буро-красное, дышит тяжело. Поднимаем, кладем в повозку. Он еще разговаривает. Привезли в лагерь – мертвый.
Привезли первую партию, едем снова… Отряд работает день и ночь. Госпиталь переполнен. Отравленные лежат на полу, на дворе. Я ничего не испытала более страшного, бесчеловечного в своей жизни, как отравление этим смертельным ядом сотен, тысяч людей. Бежать некуда. Он проникает всюду, убивает не только все живое, но и каждую травинку. Зачем?”.
В 1917 году Александра Львовна вернется с фронта домой, в Ясную Поляну с тремя Георгиевскими медалями.
В июне 1916-го русским удалось захватить стратегически важную высоту Золотая. Там находилась немецкая артиллерийская батарея, доставшая своим разительным огнем, и защищенный железобетоном наблюдательный пункт.
Все подступы к высоте были немцами заминированы и основательно укреплены. И тогда русское командование пошло на военную хитрость: в течение месяца солдаты выкопали подземный ход к подножию высоты и заложили внушительный запас взрывчатки, которую привели в действие в день штурма. Успех боя был предрешен.
В кровопролитных боях за Сморгонь мужество и командирские навыки проявили офицеры Антон Деникин и Александр Кутепов, ставшие впоследствии известными генералами Белого движения.
Вместе с ними воевал будущий маршал и министр обороны Советского Союза, тогда 17-летний Родион Малиновский. В сентябре 1915-го подносчик патронов пулеметной команды Елисаветградского полка 64-й пехотной дивизии Малиновский был тяжело ранен, за что получил первую боевую награду – Георгиевский крест IV степени.
Также отважно сражались полковник Борис Шапошников, будущий начальник Генерального штаба Красной Армии и Маршал Советского Союза, уроженец Могилевщины, унтер-офицер Степан Красовский, ставший маршалом авиации, а также подпоручик Валентин Катаев, снискавший впоследствии славу еще и на литературном поприще.
Из письма Валентина Катаева своей возлюбленной:
“Дорогая Миньона!
Опять обстрел. Немец бьет по батарее, словно гвозди вколачивает… Ужасное зрелище… Если вам кто-то скажет, что на войне не страшно, не верьте. Я боюсь, что немецкий наблюдатель уже обнаружил наш взвод со своей колбасы и немецкая тяжелая артиллерия уже готовится снести нас с лица земли своими чемоданами. Ах, простите, колбаса это аэростат с наблюдателем в корзине, а чемодан громадный снаряд…”.
Сморгонь потом нарекут “мертвый город”: он будет полностью разрушен и сожжен. После войны из 16 тысяч жителей сюда вернутся всего 130 человек.
В марте 1917-го в войска пришло сообщение об отречении от престола императора и Верховного главнокомандующего Николая II. В армии началось брожение, резко упала дисциплина, массовым стало братание русских и немецких солдат. Ничего не изменил и приезд в Крево и Залесье премьер-министра Временного правительства Александра Керенского.
Противники выходили из окопов, устраивались на нейтральной полосе и беседовали, обменивались хлебом и табаком, пели песни и играли. В 10-й армии братания происходили на участках 2-й Кавказской гренадерской, 29-й пехотной, 11-й Сибирской стрелковой дивизий, 698-го пехотного Шаргородского, 41-го и 44-го Сибирских стрелковых полков.
Уговоры и увещевания командиров не действовали. Но были участки фронта, где происходили вещи для воюющей армии и вовсе жуткие. Командующий 2-й армией Западного фронта, стоявшей в Полесье, генерал Антоний Андреевич Веселовский докладывал в штаб фронта, что на базаре в Пинске (в немецком тылу!) русские солдаты продают обмундирование, обувь и семечки!
Командование пыталось поддержать дисциплину в войсках разными способами. Наиболее ненадежных солдат, зачинщиков беспорядков арестовывали и отправляли в тюрьмы (штрафных рот тогда не было), членов комитетов – на длительное время в командировки.
Например, комитет 174-й пехотной дивизии с непонятной целью в течение месяца осматривал заводы в Петрограде… Бывало, что комитетчиков попросту переводили служить в другие части.
По братавшимся часто открывала огонь русская артиллерия: там было много кадровых солдат и офицеров, тонко чувствовавших нюансы понятий “свобода” и “присяга”. Казаки и кавалерийские части ловили дезертиров во фронтовом тылу. В Осиповичах, например, только за один день задержали 104 беглецов.
1916. Сморгонь. Братская могила. Фотография А. Зусмановича.
Из наиболее боеспособных солдат и офицеров пехоты создавались “ударные батальоны” и “особые” части. “Особые” полки и бригады отбивали атаки немцев, а иногда и разоружали совершенно разложившиеся части русской пехоты.
Наконец, 12 июля по приказу Верховного главнокомандующего А.А. Брусилова на фронте была введена смертная казнь за нарушение воинской дисциплины.
Но из тыла, из запасных или учебных частей, на фронт присылали все новые роты одетых в солдатские шинели крестьян. Только в марте – июне 1917 года на фронты прибыло 728.983 человека. Пополнения эти продолжали деморализовывать армию.
Во что же превратились наиболее революционно настроенные части? Вот как выглядел 703-й пехотный Сурамский полк: “Мы подъехали к огромной толпе безоружных людей, стоявших, сидевших, бродивших на поляне, за деревней. Одетые в рваное тряпье (одежда была продана и пропита), босые, обросшие, нечесаные, немытые…
Никто не скомандовал “смирно”, никто из солдат не встал… Одержимые или бесноватые, с помутившимся разумом, с упрямой, лишенной всякой логики и здравого смысла речью, с истерическими криками, изрыгающие хулу и тяжелые, гнусные ругательства.
Это был тот самый Сурамский полк, который избил до полусмерти Соколова – творца нового строя армии, когда тот попробовал от имени Совета призвать полк к исполнению долга и участию в наступлении”.
Штурмовой батальон 133-й пехотной дивизии. Сморгонь, 1917 г.
В 20-м армейском корпусе, у Сморгони, в атаку должны были идти три пехотные дивизии: 28-я, 51-я и 29-я – всего около 45.000 человек. 28-я после митинга, на котором присутствовал Керенский, приняла резолюцию: “Не наступать”.
Из четырех ее полков только один занял окопы, но и он не имел намерения идти в атаку. Кое-как уговорами и взываниями к совести удалось отправить в окопы еще несколько подразделений – всего набралось 7.600 человек. Пехота не поднималась.
Утром 23 июля в свой первый бой пошел женский батальон. Эта часть была сформирована в июне 1917 года в Петрограде из добровольцев и, если быть точным, называлась Женским батальоном смерти.
Командовала батальоном прапорщик М.Л. Бочкарева. Эта отважная женщина была разведчиком 28-го пехотного Полоцкого полка и уже имела награды – Георгиевский крест и три медали.
Когда женская часть прибыла на Западный фронт, революционные солдаты так настойчиво пытались познакомиться с дамами, что вокруг расположения батальона пришлось выставить вооруженную охрану. Настроение у “смертниц” было бодрым, и в свой первый бой у деревни Большая Мысса они пошли решительно.
Немцы встретили атакующих ураганным огнем. Попав под обстрел, женщины в ужасе метались по полю, кричали, собирались в кучки, плакали… С большими потерями батальон отступил. 50 женщин были убиты, более 200 ранены.
Следом за женским батальоном отошли части 1-го Сибирского корпуса, которые еще занимали немецкие окопы. Артиллерия, как и прежде, активно помогала пехоте: было расстреляно 77.644 снаряда. К вечеру все части вернулись в свои окопы. Наступление провалилось.
Итоги операции были плачевны: из 140.000 пехотинцев в бой пошли около 66.000 человек; убито и пропало без вести до 7.000 солдат, от 20.000 до 30.000 было ранено. Из числа раненых примерно 30 процентов были ранены в пальцы или кисти рук, то есть оказались “самострелами”.
Артиллерия истратила более 450.000 снарядов; от вражеского огня и из-за технических неполадок из строя вышло 165 орудий. В боях мы потеряли один самолет и один аэростат.
У немцев было убито и ранено до 6.000 человек, около 2.000 солдат попали в плен. Было разрушено много фортификационных сооружений, разбито около 300 орудий. Огонь русских зениток уничтожил три немецких самолета.
Противник дал высокую оценку действиям русских войск. “Из всех атак, направленных против прежнего Восточного фронта, атаки южнее Сморгони, у Крево были особенно жестоки.
Положение в течение нескольких дней представлялось очень тяжелым, пока резервы и артиллерийский огонь не восстановили фронта. Русские оставили наши траншеи. Это не были уже русские прежних дней”, – писал Людендорф.
Русское командование было подавлено провалом такой блестяще подготовленной операции. И Брусилов, и Деникин, и многие другие генералы были сняты со своих постов.
Газовая установка под Сморгонью.
4 декабря того же года в местечке Солы было заключено перемирие с немцами. Героическая оборона Сморгони, которая впоследствии даже не упоминалась в советских учебниках истории, закончилась.
Десятки тысяч солдат и офицеров отдали жизнь, защищая от врага Отечество, 847 поименно известных героев стали в тех боях за белорусский городок Георгиевскими кавалерами.”
Из статей подполковника запаса Г.Солонец и А.Данилова. Республика Беларусь.
Фотографии, сделанные под Сморгонью и Крево прапорщиком 204-го Ардано-Михайловского полка Л. Соломонидиным.
Мемориал в Сморгони.
