Брат по расчету

Ближневосточная система стабильной нестабильности ищет опору в «открытых» альянсах

Желающих выстроить простые «долгоиграющие» схемы политических альянсов и контральянсов, опираясь на которые можно вести внешнюю политику государства, ждет разочарование. Ничего вечного не существует, тем более в политике.

Брат по расчёту 2Стратегемы древних китайцев дают много примеров того, как следует ориентироваться в быстро меняющемся мире. Единственное, что в нем постоянно, – отсутствие постоянства. Вчерашние враги становятся союзниками. Противники находят общие интересы и координируют свои действия до достижения общей цели, после чего расходятся, вернувшись к противостоянию.

Почивать на лаврах в политике опасно. Самые опытные аналитики делают провальные прогнозы и дают катастрофические по своим последствиям рекомендации из-за того, что находятся в плену традиционных представлений. Опираясь на картину мира, верную для вчерашнего дня, они упускают из виду сегодняшний. Хуже всего, если на их мнении сильные мира сего основывают долгосрочную политику. Поскольку каждый следующий шаг может быть с тактической точки зрения верен. Но если изначально движение идет в неверном направлении и концепция его основана на ложных постулатах…

Турция рассматривает себя как новую Оттоманскую Порту. Иран, по убеждению его лидеров, – новая Персидская империя

Именно это можно наблюдать на современном Ближнем и Среднем Востоке (БСВ) и в Африке, если проанализировать результаты попыток строительства там социализма (которые на протяжении десятилетий до самого 1991 года предпринимал Советский Союз) и демократии западного типа (внедряемой там с упорством, достойным лучшего применения, Соединенными Штатами). Американское заигрывание с исламистами, опора на них в противостоянии со светскими авторитарными лидерами, которых в Вашингтоне считают естественными союзниками Москвы, и «отработка заказов» стран Залива, которые этих исламистов патронируют, привели к мегатеракту «9/11» и теракту на Бостонском марафоне. Однако концепция осталась неизменной с 80-х годов, и президент Барак Обама в этом ничем не отличается от президента Рональда Рейгана.

Бессилие мирового сообщества

Монархии Залива (в первую очередь Саудовская Аравия) не только способствовали возникновению альянса ветеранов «Аль-Каиды» и НАТО в ходе распада Югославии. Они фактически заманили американскую армию в Ирак и Афганистан в начале 2000-х, втянули Францию и США в интервенцию в Ливии спустя десять лет и до сих пор провоцируют их вмешательство в гражданскую войну в Сирии. Итогом того, что в очередной раз «хвост вертит собакой», с поправками на современный смысл этого классического выражения стало не только разрушение государственности на значительной части Арабского Востока, но и инфильтрация радикального исламизма в крайних формах в западный мир. Причем речь идет уже не о «Братьях-мусульманах», «Аль-Каиде», «Хезболле», ХАМАС и других классических политических, военно-политических и террористических движениях и группировках, не пытавшихся переустроить западный мир (притом что «умеренные исламисты» крайне легко переходят к вооруженным формам борьбы с этим миром и радикализируются до уровня, демонстрируемого Исламским государством).

Появление в итоге эволюции салафитского джихадизма в Сирии и Ираке Исламского государства (ИГ), вербующего сотни и тысячи сторонников джихада не только в странах БСВ, Азии и Африки, но и в США, Канаде, Австралии и странах Евросоюза, означает, что современная цивилизация столкнулась с противником, уничтожить которого она пока не может. И не исключено, не сможет, поскольку для этого необходимо действовать не теми методами, которые она на настоящем этапе своего развития способна применять. В то же время боевики ИГ и родственные им группировки, с успехом сочетающие средневековое зверство с технологическими достижениями современного образца, способны не только наносить болезненные удары изнутри государств западного сообщества, но и выстраивать устойчивые квазигосударственные образования, контролирующие территории, на которых живут миллионы людей.

Характерной приметой этих территориальных структур является уничтожение в их пределах любых элементов цивилизации, в том числе исламской (религиозных и исторических памятников, кладбищ, музеев, архивов и библиотек), не соответствующих наиболее пуританским вариантам салафитской доктрины в ее примитивизированном до крайности варианте. Что было известно еще с талибского Афганистана 90-х, хотя проявлялось там не в такой крайней форме, как в современных Сирии и Ираке. Другими приметами являются геноцид этноконфессиональных групп, которые не признаются «истинно верующими», и внедрение таких классических для средневековья форм отношений, как рабство.

Способность «мирового сообщества» противостоять всему вышеперечисленному равна нулю, если не считать запросов руководства ЮНЕСКО в Совет Безопасности ООН. Для демонстрации чего исламисты и производят действия, явно рассчитанные «на публику». Судя по меморандуму ИГ, выпущенному в преддверии кампании по освобождению от исламистов Мосула, руководство квазигосударства готово к отходу из крупных городских центров (стандартная тактика в противостоянии с американскими войсками, широко применяемая в Ираке и Афганистане) и перебазированию в другие районы и, не исключено, страны. Так, наступление на позиции ИГ в Ираке может активизировать его деятельность в Сирии.

Ближневосточная системаДругой аспект деятельности радикальных исламистов, занимающих вакуум власти на территориях, где государство неспособно осуществлять контроль над текущей ситуацией, – их взаимодействие на уровне спецслужб со странами-патронами: Турцией, Саудовской Аравией, Катаром и Пакистаном. В противовес им шиитские военизированные структуры курируются и поддерживаются Ираном. При этом «мировое сообщество» на официальном уровне до сих пор не может признать складывающуюся реальность и выстроить механизм, позволяющий ее учитывать. ООН оперирует картиной мира, включающей государства Африки и БСВ, которые таковыми давно не являются (Сомали, Ливия, Йемен, Афганистан и Сирия – только незначительная часть из них) либо так и не стали настоящими (Южный Судан) или демонстрируют неспособность к самостоятельному существованию задолго до официального признания (Палестина).

В системе «стабильной нестабильности» описываемого региона и его периферии, включающей, помимо прочего, Балканы, Закавказье и Центральную Азию, в дополнение к традиционной схеме межгосударственных связей в настоящее время выстраивается все более явная сеть «открытых» или «незамкнутых» альянсов. То есть сложных отношений «по доверенности», позволяющих в случае экстренной необходимости координировать и согласовывать вопросы, которые не могут быть обсуждены напрямую, через государство, имеющее «равноудаленные» связи со странами, которые в такой координации нуждаются. Как это может быть проведено в «незамкнутом треугольнике» Иран – Россия – Израиль, который на настоящем этапе заменил существовавшую до разрыва военно-политического союза Иерусалима и Анкары конструкцию, в которой последняя занимала место Москвы.

В современную русскоязычную научную лексику упомянутое выше понятие введено известным израильским политологом Зеэвом Ханиным. Специалисты, опирающиеся на реальность, а не на формальные межгосударственные и блоковые соглашения, с успехом пользуются понятием «незамкнутых треугольников» (и более сложных систем) в оценках и прогнозах. И хотя в международной бюрократии такого рода практика отсутствует – там опираются практически исключительно на закрепленную юридическими рамками базу, не обращая внимания на соответствие теории действительности, представляется важным и актуальным остановиться на том, как выстраивается система межгосударственных связей и альянсов государств БСВ и основных внешних игроков, занимающихся регионом, на текущий момент.

Оси вращения

Ключевым событием последнего времени, значение которого выходит далеко за пределы региона, является заключение военного союза Катара и Турции. Созданную ими ось можно рассматривать как основу военного, политического и финансового блока, к которому в случае их появления смогут присоединиться другие режимы, построенные на принципах поддержки «Братьев-мусульман» (пока что в странах «арабской весны», где «Братья» взяли власть, они ее потеряли). Турции с ее неоосманистскими амбициями и Правящей партией справедливости и развития, являющейся местным клоном «Братьев-мусульман», альянс с Катаром дает доступ к практически бесконечным инвестиционным и газовым ресурсам. Катару – возможность опереться на турецкий политический, военный и промышленный потенциал.

7mIPCPrc2cUГоворя попросту, этот союз на сегодня (никто не знает, надолго ли) обезопасил Катар, претензии к которому в связи с продвижением Дохой интересов «Братьев-мусульман» со стороны Египта (АРЕ) и соседних арабских монархий во главе с Саудовской Аравией (КСА) остаются актуальными, несмотря на формальное примирение эмирата с Каиром и Эр-Риядом. Продолжающаяся, хотя и в более скрытой форме, чем ранее, поддержка Дохой террористов на Синае и в Ливии, «Братьев» в странах Машрика и ИГ в Ираке и Сирии в любой момент может взорвать ситуацию в Совете сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ), вновь поставив Катар на грань исключения из него.

Помимо прочего, альянс Катара с Турцией призван уравновесить сложившуюся в регионе после свержения египетской армией режима «Братьев» во главе с президентом М. Мурси ось АРЕ – КСА, укреплению которой способствовало противостояние с ИГ светской военной автократии Египта и саудовской салафитской геронтократии. В настоящее время Египет – гарант территориальной целостности Саудовской Аравии, переставшей надеяться на США, перед лицом надвигающейся со стороны ИГ угрозы с севера, из Ирака. При необходимости Эр-Рияд сможет опереться на него и для решения проблем на Йеменском направлении, что крайне актуально с учетом наступления на юг проиранских хоуситов, захвативших столицу страны – Сану, что поставило Йемен на грань распада. Наконец, египетская армия – единственная в арабском мире сила, на которую королевство может рассчитывать в саудовско-иранском конфликте, в случае перехода противостояния Тегерана и Эр-Рияда от сегодняшних суннито-шиитских «войн по доверенности», идущих в Ливане, Сирии, Ираке, Йемене и на Бахрейне, к лобовому столкновению.

Турция имеет прохладные, несмотря на формальный союз и членство в НАТО, отношения с США, испорченные персональной неприязнью президентов Эрдогана и Обамы. То же самое можно сказать о ее отношениях с ЕС – из-за «вечного» статуса кандидата в члены Евросоюза и кипрской проблемы. Отметим также региональное соперничество с Ираном (при диаметрально противоположной позиции Анкары и Тегерана по Сирии), растущую напряженность с Израилем и враждебность к Египту (взаимную – из-за жесткой позиции Эрдогана относительно президента Ас-Сиси после свержения последним Мурси). При всем этом Турция остается региональной сверхдержавой. С Россией, несмотря на разногласия по Сирии, она поддерживает неформальный союз, базирующийся на экономических связях и скепсисе президентов Эрдогана и Путина в отношении политики США и лично Барака Обамы.

Что касается Саудовской Аравии, то по вопросу поддержки Анкарой движения «Братьев-мусульман» они противники. По Сирии – союзники. В отношении ИГ все сложнее. Для Эр-Рияда ИГ – враг. Вопрос же отношения Анкары к Исламскому государству, которое получает основную долю своих доходов от торговли нефтью по демпинговым ценам через турецкую границу (напрямую или через Иракский Курдистан), несмотря на присутствие Турции в составе антитеррористической коалиции, неясен. Контакты с ИГ Анкара по линии спецслужб поддерживает (о чем свидетельствует хотя бы история с освобождением турецких дипломатов, захваченных исламистами в Мосуле). От прямых атак на его структуры уклоняется. В ходе боев ИГ и сирийских курдов в районе Кобани решала, в том числе перебрасывая туда через свою территорию пешмерга М. Барзани из Ирака, исключительно собственные задачи.

Иран поддерживает прочные отношения с Ираком (точнее – правительством в Багдаде) и Сирией (правительством Асада), а также шиитскими военизированными структурами и племенами по всему региону. Жестко враждебен Израилю и Саудовской Аравии, которая в противостоянии с ним готова опереться на еврейское государство – в том числе предоставив Израилю воздушные коридоры для авиационной атаки на иранские ядерные объекты, если Иерусалим примет решение о начале военной операции и США ее не сорвут (как это было в недавнем прошлом). Отношения с Москвой Тегеран поддерживает прочные, но готов к установлению таких же отношений с кем угодно, будь то Китай, Индия, Южная Корея, ЮАР или страны Евросоюза, а при удачном стечении обстоятельств и США, с которыми в настоящий момент сближается, используя соответствующие настроения в Белом доме.

На европейский рынок углеводородов Иран готов выйти в любой момент, если санкции с него будут сняты. Никакие сантименты в отношении России его не остановят: тот же газ из Ирана в случае возникновения такой возможности будет транспортироваться в Европу через Турцию, будь то воскрешенный трубопровод «Набукко» или иной проект. Ядерный статус у Ирана будет, что бы по этому поводу ни предпринимало «мировое сообщество». Противостояние с ИГ и другими джихадистскими суннитскими группировками – вопрос для Тегерана принципиальный. Его значение и вес в региональном балансе сил делают его необходимым участником войны с Исламским государством, поддерживающим борьбу с ним антитеррористической коалиции «снаружи». И если Турция рассматривает себя как новую Оттоманскую Порту, то Исламская республика Иран (ИРИ), по убеждению ее лидеров, – новая Персидская империя. То есть региональная сверхдержава с такими же претензиями на мировой статус.

Особый вопрос – отношения Ирана с Пакистаном и Афганистаном. ИРИ контролирует ситуацию в афганских провинциях, населенных шиитами-хазарейцами, борется против наркоторговцев и белуджских террористических группировок, поддерживаемых КСА, на собственной территории и развивает деловые проекты в районе Герата. С Пакистаном его отношения прочнее, хотя такие стратегические проекты, как трансграничный газопровод Иран – Пакистан, буксуют по вине пакистанской стороны. Проблема наркотиков и террористов в пакистано-иранских отношениях та же, что и с Афганистаном. Пакистано-саудовский альянс блокирует пакистано-иранское сближение по ряду направлений. США до последнего времени поддерживали в этом вопросе Саудовскую Аравию.

Пакистан формально является союзником Соединенных Штатов, хотя его отношения с Саудовской Аравией (включая его ядерную программу, оплаченную ею) и Китаем (в том числе военно-техническое сотрудничество) прочнее. Позиции поддерживаемых спецслужбами Исламабада талибов и других джихадистских структур в Пакистане сильны и все более укрепляются. Отношения с США напоминают холодную войну в скрытой форме из-за разногласий по Афганистану. Что заставляет Вашингтон пытаться сбалансировать в этой стране пакистанское влияние индийским – без особого результата.

Израиль, имеющий максимально тесные отношения с США, прочные с Евросоюзом и устойчиво-позитивные с Россией, жестко враждебен Ирану (из-за политики последнего по поддержке антиизраильской активности «Хезболлы» и ХАМАС и непрерывных угроз уничтожить еврейское государство). С Турцией, как указано выше, прежние отношения практически свернуты (что не касается экономики), зато с Египтом значительно укрепились после прихода к власти в Каире военных. Борьба с террористами на Синае и ХАМАС объединяет Каир и Иерусалим. Помимо того, иранская угроза создала неформальную ось «брошенных США на произвол судьбы союзников»: Израиля и Саудовской Аравии, временный альянс которых против ИРИ в настоящее время – реальность. Балансирование ХАМАС между Сирией, Ираном и Катаром, окончательно превратив эту организацию в открытого врага Эр-Рияда, дополнительно укрепляет их отношения.

В других ролях

Значительное количество региональных игроков перестало влиять на ситуацию даже в ближайшей периферии, как Тунис, либо де-факто прекратило существование, как Ливия. Не меньшее пытается оставаться вне основных конфликтов – как Марокко, ОАЭ, Кувейт или Оман, которые поддерживают прочные отношения с США и странами ЕС, устойчивые – с Россией, и главной их проблемой является стабильность соседей. Для Марокко – Алжира, для стран Залива – Ирана. ОАЭ поддерживают с ИРИ торговлю в значительных объемах, но помнят о своих островах в Персидском заливе, аннексированных Тегераном. Ибадитский Оман не имеет с Ираном конфликтов и в случае опасности со стороны салафитских радикалов скорее всего прибегнет к его помощи. Марокко и Иран враждуют: после того как Тегеран, вытеснив Израиль из Мавритании, начал конфликт с Бахрейном, алауитское королевство разорвало с ним отношения.

Особая роль в ряду упомянутых стран у Иордании, вовлеченной в борьбу с ИГ и ситуацию в Ираке и Сирии из-за своего географического положения. Эта страна с ее ровными отношениями с ЕС, США и Россией, исторически сложными с соседними арабскими странами, палестинцами и Израилем на текущий момент – главный реальный участник планируемой антитеррористической коалицией сухопутной операции против Исламского государства.

Из внешних игроков наиболее прочные позиции в регионе у Китая. Пекин развивает отношения со всеми основными государствами БСВ, не вмешиваясь в их внутреннюю политику и конфликты между ними. Он единственный является важным партнером Пакистана и Саудовской Аравии, Катара и ОАЭ (и прочих монархий Залива), Ирана и Израиля, Эфиопии и Египта, Судана и Алжира, России и США (хотя именно Китай оценивается Вашингтоном как стратегическая угроза мировой американской гегемонии). С точки зрения Пекина, прагматичные интересы – единственный значимый фактор в межгосударственных связях. Именно эта политика реализуется им с таким успехом. Что во многом соответствует текущему курсу России – далеко не только на БСВ…

Евгений Сатановский,
президент Института Ближнего Востока

Опубликовано в выпуске № 10 (576) за 18 марта 2015 года

Фехтовальный дуэт "Бретёр" - братья Мазуренко Виктор и Олег: